Как наши предки боролись со «зловещими мертвецами»?

1. Такие разные покойники...

Для современного человека выражение «зловещие мертвецы» прочно ассоциируется с зомби. А вот наши предки о зомби ничего не знали — просто потому, что сложновато было бы зомби добраться сюда с Гаити. Да и нечего им было бы тут делать. Поскольку на Руси хватало и своих, местных, оживших покойников.

Во всяком случае, наши предки в их существование искренне верили, придумав большой пласт обрядов, целью которых было помешать покойнику превратиться в упыря. И если такое все же случилось — наступала необходимость защитить живых от ожившего мертвеца.

Только смеяться над суеверностью предков не стоит. В ней была логика. Предки, по крайней мере, понимали, почему и какого покойника считать кандидатом на превращение в упыря и как этого избежать.

Среди похоронных суеверий можно условно выделить две или три группы.

Первая связана со страхом перед смертью. Сюда входят все известные приметы типа «не сидеть на столе», «не лазить в окна», «не брать вещи умершего». Цель подобных действий — не «заразиться» смертью.

Вторая группа поверий и обрядов связана с выражением почитания покойного и скорби по нему. Самые очевидные здесь — обрядовые плачи и причитания.

Понятно, что плачут на похоронах совершенно искренне. Но в традиции были и другие плачи, ритуально-формализованные, составлявшие отдельный фольклорный жанр. Не только, кстати, погребальные, но и, например, свадебные, связанные с ритуальным оплакиванием завершающейся прежней жизни девушки, вступающей в новый жизненный этап.

А нас интересует третья группа поверий.

Вот например, всем известный обычай, когда каждый участвующий в похоронах бросает в или на могилу горсть земли. Сейчас это часть прощания с ушедшим, основанная на ветхозаветной идее сотворения человека из земли и уходе его в землю. Проще говоря: «прах к праху».

Но было у этого обряда своеобразное применение, когда, проходя мимо могилы, скажем, расположенной на перекрестке дорог, на нее принято было бросать горсть земли. Или, например, ветви деревьев.

Почему ветви, почему на перекрестке и почему нужно было непременно что-то бросить на могилу?

С последним проще всего: так прохожий символически участвовал в погребении. Но для чего это нужно? Мы ведь сейчас, приходя на кладбище, уже не бросаем ничего на старые могилы.

• Ключевое здесь — «на кладбище», где лежат нормальные умершие, покойные. Души которых уходят на небо и ничем живым не угрожают.
• На перекрестке же могли похоронить мертвеца, но не «покойного». И брошенная на могилу земля — скорее всего, символическое участие в погребении, дань уважения, «откуп», типа: «мы тебя похоронили, не иди за нами».

Кое-где и в гроб бросали рожь или пшеницу в качестве откупа.

Наши предки довольно чётко различали умерших естественной и неестественной, ненормальной смертью.

• Первые назывались в некоторых регионах «родителями», или «дедами», причём даже независимо от родства. Это те предки, которых почитают, которые приходят в поминальные «родительские» дни. Те, кого хоронили возле селения.

Человеку, с точки зрения предков, отмерено определенное время. И смерть от старости, болезни, даже на войне и т. д., считалась как бы естественной. Отжил человек свое — и это нормально. 

А есть, например, такое выражение: «чужой век заедать». Существует современная трактовка, что это о стариках, не дающих молодым жить спокойно. Но можно понять иначе, почти буквально: исчерпавший свое время старик живет за счет более молодых.

Как хотите, так и понимайте. Хоть так, что его, неспособного трудиться, вынуждены кормить, тратя драгоценные ресурсы. А хотите — что старик «тянет жизнь» из молодых, как сказали бы сейчас, «подпитывается энергией», продлевая собственный век.

Но если можно «пережить» отпущенное тебе время, то, по идее, можно и «не дожить» свое?

• Вот и критерий неестественности смерти: преждевременность. Убийство и тем более самоубийство, утопление или иной несчастный случай, смерть от пьянства… В общем, умрёт «не своей смертью». Такой ушедший преждевременной смертью, не израсходовавший отпущенного ему времени, остается привязанным к миру живых. Сюда же относились некрещеные, умершие без покаяния и особо отличившиеся грешники…

Давайте проясним один значимый момент в отношении к смерти. Когда речь идёт о культе предков, почитаются их души. А вот с «нехорошими», «неправильными» покойниками бывало по-разному. Здесь предки боялись не только неприкаянных душ-привидений, но и другого: что покойник поднимется в телесном облике, превратившись в упыря.

Только ничего романтического в этих упырях-вампирах нет. Это мертвяк, не доживший свое, пугающий людей и животных, способный пить кровь (прежде всего близких родственников), а также наводить непогоду, влекущую за собой неурожай.

Понятно, что предки старались избавиться от такого беспокойного соседства!

Одно из региональных названий таких покойников, ставшее сейчас общепринятым термином — «заложные». Предположительно, это означает, что такого покойника не хоронили в земле. Или не закапывали, а забрасывали, закладывали тело ветвями.

Тут прослеживается аналогия с традиционным похоронным обрядом зороастрийцев. Тело умершего не должно осквернить ни земли, ни огня. Поэтому для захоронений строились специальные башни, где тела оставлялись на открытых площадках, доступные для расклевывания птицами-падальщиками.

На Руси же считалось, что «плохого» покойника земля не примет. Но его можно положить на землю или в могилу, забросав ветвями. Лучше всего в овраге, болоте или ином месте, куда нормальный человек не пойдет. И которое заодно воспринималось как граница миров и как место обитания нечисти.

Впрочем, это лишь один из вариантов. «Нехороших» покойников хоронили и в земле. Надо понимать, что единого стандарта не существовало, а была масса разнообразных региональных, да еще и меняющихся со временем обычаев. Основывающихся, тем не менее, на общих представлениях.

Если «нормальные» умершие предки были почитаемы (рудиментом этих верований являются сохранившиеся до сих пор поминальные обряды и «родительские дни»), то «нехороших» покойников следовало не то что избегать, а обезвреживать.

Стоит вспомнить об обряде захоронения под порогом жилища уважаемого предка. Кто в здравом уме похоронит в доме вампира, способного ночью подняться и пить кровь? Или устроит рядом с селением кладбище для тех, кто несет опасность. Для чего? Чтобы упырям к живым родственникам идти было недалеко?

Никто этого и не делал. Уважаемые предки не несли угрозы. И больше того — способны были помогать и защищать своих живущих родственников. А в мир живых, например в дни поминовений, приходят скорее их души, с верой в которые и связан поминальный культ.

А вот «нехороший» мертвец мог прийти к живым и в виде неприкаянной души, и в очень даже телесной форме ожившего покойника. 

Кстати, а почему самоубийц хоронили не на общем кладбище?

…который человек обесится или зарежется, или купаясь и похваляясь и играя утонет, или вина опьется, или с качели убьется, или иную какую смерть сам над собою своими руками учинит, или на разбое и на воровстве каком убит будет, и тех умерших тел у церкви Божия не погребать, и над ними погребать не велеть, а велеть их класть в лесу, или на поле, кроме кладбища и убогих домов. (Патриарх Московский Адриан, 1697 г.)

Во-первых, чтобы не осквернять освященную землю. Но это в христианские времена, тогда как идея «заложных» покойников — совершенно языческая. Возможно, потому, что кладбище — это как бы тоже селение, община. Только для уже ушедших предков.

И этих предков, приличных и уважаемых людей, покровительствующих своим живущим потомкам и родственникам, вряд ли обрадует «нечистый» и потому беспокойный сосед. Или грешник, натворивший в жизни столько нехорошего, что теперь его на том свете не принимают.

Так что лучше похоронить его отдельно. И подальше — не только от живых, но и от нормальных покойников.

2. Ель, кол, железо...

Наверняка многим знакомо выражение «божий дом», или «божедомка». Так вот, в божедомку, или скудельницу, свозили тела бродяг, умерших в дороге, утопленников, убийц и самоубийц и пр. Это был, по сути, морг для неопознанных трупов тех, кто умер нехорошей смертью и/или без покаяния. То есть для «заложных покойников».

Свозимые в «убогий дом» тела… складировались до положенной даты. Хоронили их, с положенными христианскими обрядами, в общей могиле дважды в год: на Семик и перед праздником Покрова Богородицы. А возможно, в Дмитриеву субботу. Во всяком случае, в качестве поминальных для этой категории умерших упоминаются и Покровская, и Дмитриева субботы.

Вроде бы в эти дни устраивался крестный ход, и народ приносил похоронные принадлежности для погребения… Не аналог ли это поминальной жертвы — типа бросания на могилу земли или ветвей?

Но это уже сплав и одновременно компромисс между языческими и христианскими обычаями. И это городская традиция, а в городах позиции церкви были куда сильнее, чем в сельской местности.

Селяне же, похоже, долго предпочитали следовать издревле заведенным мерам, направленным на то, чтобы безвременно покинувший этот мир не попытался вернуться. Например, захоронить между двумя елками. Или вообще под корнями ели: подкопать ее, приподнять и, положив умершего, вернуть дерево на место. Могли похоронить на перекрестке.

Обычно на такие придорожные захоронения прохожие и бросали что-нибудь, символически участвуя в погребении. Так что, по свидетельствам, над могилой могла возвышаться целая куча ветвей, камней и земли.

Но главное тут — собственно перекресток. Или хотя бы перенести покойника через дорогу — видимо, чтобы не нашел пути назад. Сохранившийся рудимент этой идеи — обычай выносить покойника ногами вперед, чтобы не видел обратной дороги.

Правда, теперь (да и уже давно) подобные меры прижились как часть похоронного ритуала вообще. Тогда как, по логике, они изначально предназначались для «заложных» покойников.

Ну в самом деле, зачем «предохраняться» на случай возвращения «родителей»? Они же — желанные гости, для них готовили поминальные трапезы в «родительские дни». И до сих пор на поминках наливают рюмку для ушедшего. Ведь подразумевается, что поминаемый незримо присутствует рядом с близкими!

А умерших младенцев, вероятно, и вовсе могли хоронить под домом. И кладбища наши языческие предки устраивали недалеко от селения, нисколько не боясь. И в новогодние праздники разводили на дворе костры, «согревая покойников» — своих ушедших родственников.

Нет, весь этот защитный ритуал изначально предназначался не для всех, а лишь для особой категории умерших. Но конечно, случалось, что превентивные меры не помогали. Например, непогода или мор. То ли сами упыри могли ее насылать, то ли обидевшиеся на нехорошее соседство предки, то ли сама земля так реагировала на захоронение в ней «неправильного» покойника.

Ну и мертвые колдуны, конечно же, могли наводить бедствия. Или сами покойники являлись ночами, а иные, вроде бы, и днем. Когда в виде призраков, а когда и в телесном облике.

И конечно, придумавший все эти верования народ изобрел и «меры борьбы» с подобными эксцессами.

тѣлеса утопленыхъ или убіенныхъ и поверженыхъ не сподобляюще я́ погребанію, но на поле извлекше ихъ, отыняемъ коліемъ… яко аще случится въ веснѣ студенымъ вѣтромъ вѣяти и сими садимая и сѣемая нами не преспѣвають на лучшее…

…раскопаемъ окаяннаго и извержемъ его нѣгдѣ далѣ и не погребена покинемъ.

Это из поучения против язычества Максима Грека (XVI век).

То есть все просто и без затей: ударили по весне заморозки — значит, виноват неправильно захороненный. Выкопаем-ка его да бросим в поле, огородив кольями, или в омут!

Но, конечно, лучше было, чтобы упырь или колдун вовсе не поднялся. И были приемы помощнее всех этих еловых ветвей.

• Например, отрезать покойнику голову и уложить ему между ног или подмышку.
• Связать или сломать конечности… Не скажу, что это практиковалось на Руси, но в других традициях встречалось, и главное — это укладывается в логику «обезвреживания покойника».
• Или классический способ: вбить осиновый кол. Не обязательно в сердце, можно в живот или просто в могилу.

Кстати, вспомним об использовании еловых ветвей в похоронном обряде и о захороненных меж елей самоубийцах. Возможно, традиция изготовления гробов из ели и сосны пришла из тех же поверий? Только теперь ель уже не рассматривается как обережное средство, так что и еловые ветви, и еловые гробы используются при похоронах уважаемых и любимых людей.

Встречается и такая мера, как укрепление серпа поперек шеи покойного. Возможно, чтобы, если мертвец попытается подняться, ему перерезало горло или отрезало голову? А может, само железо должно было остановить нечисть? Поскольку был еще вариант: вложить, например, зуб от бороны в рот покойнику. Хотя поступали и куда незатейливее: просто вбивали гвоздь в череп. Возможно, обычай забивать гробы гвоздями тоже пришел отсюда?

Было еще своеобразное «украшение»: навесной замок на большом пальце ноги. Действительно, был и такой прием, как связывание пальцев или конечностей потенциального упыря. И замок, скорее всего — символическое связывание, «запирание» в могиле. А для надежности могли еще придавить тело камнем.

Среди региональных обычаев было, например, осыпание могилы маком. Почему-то считалось, что если мертвец встанет, то первым делом начнет пересчитывать мачинки и провозится до рассвета, а там снова ляжет в могилу.

Но самый, наверное, популярный прием — захоронение лицом вниз. Чтобы, если оживет, закапывался вглубь, а не выкапывался наверх. Просто, без затей и затрат, не расходуя дорогие металлоизделия. Особенно если захоронить в какой-нибудь топи, не копая могилу и набросав сверху веток.

Почему в топи или трясине? Потому что там не ходят люди. Потому что таким способом хоронили, например, опойцев, умерших от пьянства. Чтобы напился вволю и не наводил на землю засуху.

И ещё омут, болото, овраг — это известные места обитания нечисти. Вот «нечистого» мертвеца и отправляли к «своим»… Правда, это были так себе «свои», не особенно дружелюбные к «зловещим мертвецам».

Так, по народным представлениям, на «заложных покойниках» черти ездили или возили воду. Так что не исключено, что поговорка «на обиженных воду возят» происходит отсюда. Только не на всех, а на очень сильно «обиженных», от обиды покончивших с собой. Или не столько на обиженных, сколько на злых.