Пленительное счастье заблуждений. Как спадают шоры с глаз?
У каждого есть воспоминания родом из детства. У меня они разрозненные, как бы врезавшиеся в память из калейдоскопа счастливой поры. Думаю, не ошибусь, если скажу, что большей частью это детские заблуждения, расставаясь с которыми не только сам человек взрослеет или умнеет, но и мир вокруг него изменяется — у кого-то расцветает, а у кого-то тускнеет, лишаясь дивной тайны волшебства, чарующей, как музыка или песня на незнакомом языке.
К примеру, в памяти всплывает, как в детском саду у меня была любимая песня «Что тебе снится, крейсер „Аврора“, в НОЧЬ, когда УТРО встает над Невой?» То есть наверняка у всех была правильная версия событий. Мое же личное представление об отношениях дня и ночи в этой песне сложилось как-то стихийно, наверное, в силу абсолютной нерегулярности и спорадичности в деле посещения детского садика.
Как правило, я снисходила туда только на утренники. Именно поэтому достаточно долго у меня не было когнитивного диссонанса по поводу происходящего в песне. А став постарше, я вообще путем логических заключений пришла к мысли, что это не что иное, как метафора, разумеющая белые ночи Ленинграда. И только лет в 15, в очередной раз услышав эту песню как будто впервые, мне вдруг удалось незамутненным слухом свести концы с концами.
Потом случился Шлейфер. Просто лет в 10 вдруг у меня обнаружили неправильный прикус, и мама сказала: «Придется идти к Шлейферу!» То, что происходило в его кабинете, было абсолютной пыткой. Надо заметить, что в то время не было брекетов, а были ужасно неудобные как в уходе, так и в ношении пластинки. К тому же они почему-то причиняли все большую боль по мере того, как восстанавливались стройные ряды зубов.
А по звучанию «шлейфер» с самого первого раза закрепился в моем сознании как звук работающей бормашины. Неудивительно, что вскоре и мое мужество, и женская страсть к красоте иссякли. Прикус до сих пор неправильный, разве что теперь это моя изюминка.
Интересно, что почти до окончания школы я жила в совершенной уверенности, что «шлейфер» — это синоним дантиста, своего рода узкий специалист по исправлению прикуса. Но никак не фамилия. Со временем мир изменился настолько, что стало очевидно: Шлейфер в моей жизни, как оказалось, был один-единственный и недооцененный.
Или вот еще: песня Д`Артаньяна из «Трех мушкетеров» «Pourquoi Pas» долгое время звучала для меня как «Кукла Па, кукла Па! Почему бы нет?» Неоднократно задумываясь, что же он имел в виду, я в какой-то момент бесповоротно определила, что песня эта эротическая. Герой называет свою возлюбленную куклой, а заодно как бы интересуется насущным для него вопросом: «Почему бы нет?!»
И, наконец, не до конца выясненные отношения с детских лет у меня были с А. С. Пушкиным. Стихотворение «Зимнее утро» — одно из самых любимых с пеленок, когда мозгов еще не так много, а чувство прекрасного уже вовсю требует удовлетворения. И вот, раз навсегда запомнив текст, я его ритмично произносила, не задумываясь вообще над смыслом. Так было достаточно долго, пока вдруг я сознательно не споткнулась уже в школе о строчку: «Вечор, ты помнишь, вьюга злилась».
Автоматически наткнувшись на знаки препинания, я тут же решила, что «Вечор» — имя собственное. Так сказать, обращение, которое, как и положено, выделяется на письме запятой. И так и жила в этом убеждении еще с год примерно.
Апогей же моих открытий А. С. Пушкина пришелся на послеуниверситетскую пору, из чего получилась еще одна история из жизни. Уже будучи преподавателем русского языка и литературы в школе, мне достаточно часто приходилось сталкиваться с нерадивыми учениками, которых мучили классиком, тем самым не давая созреть их собственному восторгу от звучания дивной музыки в каждой строчке.
И был у меня в одном из классов Коля Дурманов, мальчик совсем не глупый, но безалаберный, стихийный и изворотливый. Каждый раз, вызывая его к доске, я наблюдала один и тот же спектакль. Читал он с пятого на десятое, по ходу компилируя разные строфы. Это было мучительно для всех присутствующих, а сразу после у меня случалась истерика от его ответов на дополнительные вопросы.
Например: «Кому посвящены эти строчки — „выпьем, добрая подружка“»? Коля мучительно думал, ждал подсказок, потом, как бы махнув рукой, начинал импровизировать: «Ну, честно говоря, мне стыдно признаться… Кому-кому! Вы что — Пушкина не знаете? Очередной любовнице!»
Я, пытаясь вывести его на путь истины, продолжала интересоваться: «А кто тогда «гений чистой красоты?» Коля безуспешно напрягался, после чего выдавал: «Что — тоже она?!» Я иезуитски вопрошала: «Она — кто? Скажите, как ее зовут?» Коля выдыхал и как бы вопрошал более-менее уверенно: «Арина Родионовна?»
Неизвестный художник, «Портрет Арины Родионовны»
Под гомерический хохот класса он возвращался на место, дав очередное честное слово на следующий раз выучить от начала до конца хоть какое стихотворение поэта и суметь вразумительно ответить на все вопросы.
И вот тот день настал! Он сам вызвался читать отрывок и, стремительно выбежав к доске в каком-то безумном кепарике, провозгласил: «Саня Пушкин! Читает Николенька Дурманов!» И вдруг стал делать те самые движения — выпады руками и пританцовывать ногами, при этом прекрасно чеканя слог в стиле рэп: «Ве-тер, Ве-тер! ТЫ могуч! ТЫ гоняешь стаи ТУЧ!..» — и так до конца…
Это был совершенный восторг. Сначала все замерли от такой вольной аранжировки и свежего взгляда, но, видя мое блаженное состояние эйфории от происходящего, стали аплодировать. А последние строчки уже тонули в криках «Браво! Бис!»
С тех пор талантливый Николенька Дурманов стал своего рода литературным авторитетом и пользовался уже заслуженным уважением коллег. А я, благодаря незамутненному восприятию замечательного ученика, впервые для себя открыла понимание, что Александр Сергеевич Пушкин, оказывается, Саня, а его гениальный в своей универсальности ямб — современный и актуальный у молодежи рэп!
И жизнь моя в очередной раз заиграла яркими красками, маня и переливаясь радостными перспективами восхитительных в своей новизне откровений.