Русский бидермейер. Дорога ли зубочистка в бисерном чехле?

«Чтения», «Беседа любителей русского слова», «Памятник отечественных муз», «Московский Телеграф», «Гирлянда»... Вряд ли эти названия много говорят современному читателю, ну разве что «Телеграф». А меж тем, эти журналы формировали круг чтения, вкус и эстетические предпочтения своих современников на протяжении долгих лет. Именно на их страницах впервые встретим мы моды, образцы интерьеров и вкусов так называемого русского бидермейера.

В отличие от родины бидермейера – Германии, где стиль этот вырос из самой буржуазной жизни, – истоки русского бидермейера следует искать в усадьбах – «дворянских гнездах», откуда потом он перейдет в купеческую среду и далее – в быт русского мещанства, где и «законсервируется» практически до революции. И именно этот выродившийся бидермейер будут именовать «пошлостью и мещанством» и клеймить на собраниях.

А если вспомнить историю возникновения стиля?

Представительский, парадный характер русского интерьера конца 18 – начала 19 века отошел в прошлое. К двадцатым годам 19 столетия эстетика интерьера требовала прежде всего отдохновения от тревог войны 1812 года, уюта, удобства и отгороженности от суеты жизни – и быстро возникает «нестрогий» стиль, где «бытие сродни куренью трубки», где можно позволить себе сидеть, «облокотясь, в халате, при огне».

Удобный диван, покрытый ковром, круглый стол, заваленный книгами, ширма, каминный экран – и вышивки, вышивки, вышивки. Атмосфера русской провинциальной усадьбы как нельзя более располагала к такой камерной, буколической жизни. Помните, у Пушкина: «Покойник с ключницей бранился, в окно смотрел и мух давил».

В. А. Тропинин. Девушка с горшком роз, 1850
При переходе от русского романтизма к реализму выделить русский бидермейер как самостоятельный стиль оказалось вполне возможным, и главным представителем его в живописи был, конечно, В. А. Тропинин (так называемый «халатный» бидермейер). Искусствоведы склонны относить к бидермейеру всех художников, не связанных с Академией – арзамасскую школу (Федотова, Тропинина) и Венецианова с его школой.

В интерьеры и жизнь основательно входят эклектика, «всеядность». Это и русская мебель красного дерева и карельской березы – отголоски стиля «жакоб», и русское стекло, воспроизводящее стили готики и рококо – тогда был создан на Императорском стекольном заводе всемирно известный Большой Готический сервиз.

Необыкновенно популярны бокалы с гравированными портретами, русскими сюжетами – «Тройка», «Казаки», и стихотворными строками. Медальонная живопись на позолоченном фарфоре, воспроизводящая работы известнейших мастеров – Греза, Шардена, Питера де Хооха – и рядом античные сюжеты.

Семейные и дружеские подарки, вышивки, портреты и стихи «на память» – вот основная житейская тема русского бидермейера. Памятность, пристальное внимание к мелочам – ибо нет в жизни человеческой мелочей.

Но главное в русском бидермейере, на мой взгляд, не всем известные имена, а полная включенность в формирование стиля обычных людей – в основном, помещиков и их семей. Быт провинциальной дворянской усадьбы окончательно оформляет этот стиль. Но и другие сословия вносят свой заметный вклад – и это ново.

В это время уездный барин или священник, пишущий отличные стихи или исторические заметки – дело обычное. Пензенский помещик – блестящий акварелист, или вологодская помещица, вышивающая бисером столь искусно, что ее работы позже станут сенсацией Парижской Всемирной выставки, тоже не редкость.

Отец М. Ю. Лермонтова, Юрий Петрович, небогатый тульский помещик, пишет в альбом своей жене, Марии Михайловне, урожденной Арсеньевой, чудесное в своей наивности и искренности стихотворение, достойное стать классикой бидермейера:

Я не скажу тебе люблю, всеобщей моде подражая.
Как часто говорят люблю, совсем о том не помышляя.

И слово ли одно люблю в себе всю нежность заключает?
Не стоит говорить люблю, коль сердце то не повторяет.

Кто часто говорит люблю, тот редко и любить умеет.
Иной не вымолвит люблю, но чувством только пламенеет.

Так я не говорю люблю, храня молчанье осторожно,
Но, верно, так тебя люблю, как только мне любить возможно.

Здравомыслящий чиновник Пробирной Палатки – и одновременно «даровитый поэт» Козьма Прутков, символ русского бидермейера, возник неслучайно – и о ценности вышивок, преподнесенных в подарок, отозвался так: «Ценность всего условна: зубочистка в бисерном чехле, подаренная тебе в сувенир, несравненно дороже двух рублей с полтиной».

Особого внимания заслуживают искренние выражения чувств в надписях на бокалах, в вышивках и подписях к портретам. Е.С. Юрова приводит в своей книге о русском бисере стихотворение на вышитой тесемке для шейного креста: «На заре птичка воспевала – а я сию тесемочку работала. Работаяши размысляла – каво подарить. Сердце отвечала – Каво люблю, таво дарю. Сие тесемка». Обычная надпись – «На память» или «В знак нежной любви дарю», «Не забывай меня».

И. Гофф в одном из рассказов приводит стишок на бисерном кошельке:
Ручей два древа разделяет,
Но ветки их сплетясь растут.
Судьба два сердца разлучает,
Но души их одним живут.